Сайтдетского писателя и издателяВалерия Квилория |
(отрывок) - Словарь воровского жаргона, - прочитал он и вытянул книжицу. Вспомнив бандитскую рожу лысого деда, Лера тотчас пришёл к мысли, что письмо с шифровкой на таком языке в палате у Шурки поймут без труда. - А можно почитать? - спросил он. – На пару дней. Безручко посмотрел. - Что в мафию собрался? – удивился он. - Врага надо знать в лицо, - отшутился Лера и добавил уже всерьёз: – Интересно просто. - Ну, возьми, - снисходительно разрешил участковый. И подмигнул на прощание изумлённому подростку: - Только с самолёта на трактор больше не прыгай. В тот же день Лера засел за новое письмо. Начал он его так: «Ш. от Л., 4 апреля 1830. Докладываю. В нашей больнице все с ума сошли. Особенно тётка Фрося из твоего отделения. Целый час за мной бегала. У тебя, Шурка, наверное, какая-нибудь особо заразная болезнь. И тебя из-за этого, как в тюрьме охраняют. Не поговорить, даже близко не подойти. Быстрей выписывайся. Пойдём на нашу высоту под крестом. Найдём там золотой корень и вылечим тебя за один день». Поставив точку, Лера открыл «воровской» словарик и взялся за перевод. Проснулся Шурка от удара. Нечто легонько стукнуло его по носу и замерло. Он открыл глаза и увидел качающийся потолок. На нём вверху слева чёрным по белому было написано «от В. Стопочкина». Внизу справа «для А. Захарьева». Лишь сев на кровати, Шурка понял, что на носу у него лежал конверт. Судя по всему, бросил его дед Миша. Теперь он стоял рядом и ждал, посмеиваясь, когда Шурка проснётся окончательно. - Хе-хе, – подмигнул рыжий дед. – Небось, опять от дружка, что под окнами бегал? - Угу, – кивнул Шурка. Распечатав письмо, он взялся за чтение. «В мясницкой все вольтанулись, - было написано там. - А коренная форель – ежёвая маруха Фрося. Полный зик за мной хиляла. Не ласенько ты муровый долбишь кумор. Тебя за тот муровый кумор, как на киче пасут. Не побазарить, даже борт о борт не потереться. По рыхлому выгребайся, поканаем в ништанко гущу, выловим рыжего друга, подлатаем тебя за еный день». (отрывок) Лицо ангела показалось Лере знакомым. Где-то он видел этот курносый в конопушках нос и рыжие вихры волос. Ангел тем временем улыбнулся приветливо и вдруг показал розовый язык. - Лерка – холерка, - сказал он ласково. - Ты кто? – испугался Лера и тотчас его узнал. Это был Лёнька, утонувший в третьем классе, когда они играли в хоккей на Панском пруду. Полез за шайбой к полынье, провалился и мгновенно ушёл под воду, точно его крокодил утащил. Не кричал и даже за лёд не цеплялся. - Тебе теперь, наверное, рай светит? Ты, вроде, никому зла не делал. - Не знаю, - пожал плечами Лёнька. – Скорей всего, опять человеком буду. Я же совсем маленьким умер, ничему не успел научиться. - Не надоело ждать? - Да нет, - попытался улыбнуться ангел Лёнька и вдруг загрустил. - Только по маме скучаю очень. - Ты же всё видишь, сам говорил. - Ну да, - кивнул тот, - а она меня не видит. А так хочется, чтобы обняла, чтобы по голове погладила и поцеловала, как раньше, перед сном. |
ТАЙНЫЕ ПИСЬМЕНА(отрывок) Написав на конверте: «Переулок Больничный 2. Инфекционное отделение. Для Захарьева А. Е.», Лера взялся за письмо. «Здравствуй Шурка! - начал он. – Как твоё здоровье и когда тебя выпишут? Вчера к нам приходила твоя мама. Ты чего-то там наговорил во сне про бандитов с наркоманами, и она всё рассказала моей бабушке. А бабушка мне за это врезала. Но я увернулся. В общем, всё в порядке, про нашу военную тайну я ни слова не сказал. Выздоравливай быстрее. Твой друг Лера». Поставив точку, Лера вдруг понял, что письмо в таком виде отправлять нельзя. Если его кто-нибудь прочитает, то сразу поймёт, что у них есть тайна. И он решил письмо зашифровать. Но как это сделать, если ты не знаешь ни одного шифра? Лера прикинул так и этак и, в конце концов, изобрёл свой собственный шифр, который назвал аббревиатурным. Вместо целого слова в таком шифре писалась только его первая буква. А, чтобы сокращённое слово можно было отличить от союза, Лера каждое слово-букву завершал точкой. В итоге его письмо превратилось вот в такой набор букв: «З. Ш! К. т. з. и к. т. в? В. к н. п. т. М.. Т. ч-т. т. н. в. с. п. б. с н., и о. в. р. м. Б.. А Б. м. з. э. в.. Н. я у.. В., в. в п., п. н. в. т. я н. с. н. с.. В. б.. Т. д., Л..».
6 Получив аббревиатурное письмо, Шурка, а за ним и вся палата, весь день пытались его расшифровать. - Ну, - говорил Егор, - «ЗэШэ» – это понятно – Здравствуй Шурик. А «кэтэзэ», что такое? - Вначале принято про здоровье интересоваться, - рассудил дед Миша. - Точно, - подпрыгнул Шурка и перевёл: - Как твоё здоровье. - А «икэтэвэ»? Дед Миша в задумчивости поскрёб небритую щёку. - И кто твой врач, - подсказал дед Стёпа. - А зачем ему про врача знать надо? - не согласился Егор. – Нелогично. - А может: и колют тебя в, - предложил оранжевый Петрович. - Что значит «в»? – возмутился студент. - Слово это, - тут Петрович хлопнул себя пониже спины, - не литературное, чтобы его в письмах расписывать. Вот он и не договорил. - После такого «в» многоточие ставят, - опять не согласился Егор, - а тут его нет. Дед Миша кряхтя, поднялся с койки и подошёл к Шурке. - У тебя в классе Иван или Игорь есть? - Нету, - недоуменно посмотрел на него Шурка. - А Инга или Ирина? - Ира есть, - всё ещё не понимая, куда клонит дед, кивнул Шурка. - Тогда пиши, - весело тряхнул своей рыжей копной Миша: - Иркин кот телятину выел. - Какую телятину? - рассмеялся Петрович. - Которую Ирка на базаре купила, - невозмутимо доложил дед Миша. Услышав это, палата зашлась от хохота. У Шурки даже письмо из рук выпало. - А Ирка, - выдавил он сквозь смех, - на базар не ходит, и кота у неё нет. У неё аллергия на котов. Желтушные прямо-таки покатились по постелям. А дед Миша и вовсе осел на пол и теперь дрыгал ногами, словно в припадке. - Ладно, - заключил, отсмеявшись, Егор, - «икэтэвэ» пока отложим. Что дальше? - «Вэкэнэпэтээм», - прочёл Шурка. - А это просто, - заявил дед Стёпа. – Это надо переводить так: всесоюзный кардиологический научно-производственный театр миниатюр. - Ты уж совсем, Стёпка, загнул, - подхватился с пола дед Миша. – Какой «всесоюзный», если Советского Союза давно нет. - Ну, может тогда всероссийский, - пошёл на попятную лысый дед. - А при чём здесь кардиологический научно-производственный да ещё театр? - Ну, уж нет, - упёрся Стёпка. – С этим как раз всё правильно. Ты же сам видел, как этот пацанёнок под окном силача изображал? То-то. Значит, театр. А кардиологический потому, что в этом театре актёры так играют, что любого зрителя могут до сердечного приступа довести. Ну, а раз они такое вытворяют, то это или садисты, или для научных целей. Дед Стёпа решительно обернулся к Шурке. - Друг-то твой, часом, не садист? - Нет, вроде, - испугался тот. - Значит, правильно, - с умным видом заключил дед, - научно-производственный театр... (отрывок) Лера глянул и обомлел. Над сиротливо стоящим табуретом нависал железный ящик, с тумблерами, шкалами и двумя ярко горящими лампами. «Электрический стул, - испугался Лера, видевший нечто подобное в одном американском фильме. – Неужели пытать будут». Словно в подтверждение, старушка Антоновна закатала рукава. Лера глянул на выход. Там стоял, преграждая путь, инспектор. А окно закрывала узорчатая решётка. Не удрать. И тут над головой кто-то завыл истошным нечеловеческим голосом. - Не подходи! – пронзительно визжал невидимый мальчишка. – Пусти! А-а-а! Лера посмотрел на широкие двери с круглым окошком, занимавшие едва ли не всю противоположную стену комнаты. Ему показалось, что крики исходят оттуда. На самом деле они долетали отовсюду и в первую очередь - из крошечного вентиляционного отверстия под потолком, на которое Лера не обратил внимания. Антоновна переглянулась с инспектором. - Опять Пашка взбесился, - озабоченно сказал Сергей Иванович. – Пойду, гляну, в чём дело. Не успел Лера обрадоваться, что они остались вдвоём, а старушка уж предупредительно закрыла входную дверь. В голове Леры закрутилась лихорадочная мысль: как спастись, куда бежать? По всему видно, это настоящая пыточная, а не санитарный пропускник. Просто название зашифровали. А на самом деле, это что-нибудь типа… Он на мгновение задумался и похолодел от неожиданного предположения. «Ну, точно, «сан» и «пропускник» - значит сандалить и пропускать». Лера тотчас представил, как старушка надевает сандалии и бьёт его ногами, словно заправский каратист из боевика. Поэтому, когда Антоновна вновь повернулась к нему, он отступил в угол и занял круговую оборону. - Не буду! – заявил твёрдо, решив ни за что на свете не выдавать военной тайны. - Они же тебя закусают, - неподдельно расстроилась Антоновна. - Кто закусает? - Зверьё это. Лера покосился на широкие двери с окошком. Значит, там звери. Наверное, собаки бешенные или волки. - Всё равно не скажу, - не сдавался он. - Чего не скажешь? – удивилась старушка. «Какая хитрая, - догадался Лера. – Хочет, чтобы я ей рассказал, про то, про что рассказывать не хочу». - Не скажу то, про что сказать нельзя, - нашёлся он. Антоновна добродушно махнула рукой. - Ну и не говори, - разрешила она, - только голову мне покажи. Посмотрим, есть у тебя там вша или нет. А то ведь это зверьё жизни не даст, закусает. - А, - неожиданно понял Лера, о чём с самого начала вела речь старушка. Конфузливо улыбаясь, он выбрался из угла. |
(отрывок ) На очередной остановке перед ним уселся подвыпивший мужик и затравленно уставился в окно. «Наверное, к врачу зубному едет, - решил Лера. - Раскачивается, точно как Шурка, когда у него клык ныл». Мужик заметил, что Лера его рассматривает, и повернул голову. - Ужасно, да? – спросил он. Лера испугался, а вдруг сумасшедший. Но мужик дружелюбно взмахнул рукой. - Ты не смотри, что я это, - тут он щёлкнул себя пальцем по горлу. – У меня, видишь ли, тоска. И он вновь уставился в окно. А потом вдруг приблизил своё лицо к лицу Леры и заговорил торопливо, словно боялся, что тот его не дослушает и перебьёт. - Видишь ли, - говорил он, - влюбился я тут в ресторане, семь лет назад. Валечка, официантка! – воскликнул он шёпотом и поднял со значением палец. – Но какая! Прелестное создание. Отчаянно влюбился. А у меня жена, две дочери на выданье. А я, как мальчишка. Она моложе меня, понимаешь, очень. Но я на всё рукой, - тут он махнул отчаянно пятернёй, - и в омут с головой. Ну, вот… Мужик споткнулся на слове и задумался. Посмотрел на Леру, будто впервые видел и снова уставился в окно. - А что дальше? – напомнил заинтригованный Лера. - Дальше совсем плохо, - меланхолично ответил мужик. – Родила моя прелесть мальчика. Игорьком назвали. Я чин по чину признал официально его сыном. А Валечка говорит: бросай свою старуху, жену то есть, и на мне женись. А я не могу. Мы с женой двадцать пять лет вместе прожили: в горе, в радости. Я её тоже по-своему люблю, и дочерей люблю. И Валечку с Игорьком. Как быть? – посмотрел он в упор на Леру. Лера пожал плечами. - Вот и я так, - продолжил мужик. – Семь лет езжу из Минска в этот райцентр. Навещаю. Деньги, продукты привожу. А тут… И он опять закачался и Лера почувствовал, что мужик вот-вот заплачет. - Заболел кто? - Хуже, - с трудом сглотнул мужик. – Исчезло мое прелестное создание. Упорхнула Валечка с новым ухажером. - А Игорёк? - Бросила у деда с бабкой. А те сиротинушкой его называют, грозятся в интернат сдать. - На электричку вот провожал, - утёр слезу мужик. – Так говорит: папочка, я не хочу быть сиротой. Забери меня в Минск. Я твоей тёте – это он про жену мою так – буду во всём помогать. Услышав это, Лера едва сам не заплакал. Вспомнил, что и он без родителей один одинешенек при старой бабушке. - А вы сами без папы-мамы жили?! – вдруг спросил он зло и звонко, и не дожидаясь ответа, выпалил: - Знаю, что не жили! А то бы вы сразу его к себе забрали. Знаете, как трудно маленькому одному? Знаете?! Ничего вы не знаете! Когда тебя бьют, а тебе даже поплакать не с кем. Другие пацаны с отцами на рыбалку едут, в грибы, на работу отцы их берут, а ты даже не знаешь какое у тебя отчество. Сволочи вы все, только про свою шкуру думаете! Выпалив всё это в лицо ошеломлённому мужику, Лера опрометью бросился вон. В каком-то угаре он проскочил все вагоны и остановился лишь тогда, когда очередная дверь не поддалась. То был хвост поезда, а за дверью находился не очередной тамбур, а кабина машиниста. Отдышавшись и остыв, Лера удивился самому себе. «И чего я на него напал? – гадал он. – Мне бы такого батю, чтобы так за меня переживал. Только жидковат он. А может, разозлится и заберёт своего Игорька». |
© В. Квилория |